«Будущие офицеры». Эпизод III

Эпизод III: «Будни солдатские. Ода сапогам, гуталину и портянкам»

Вряд ли стоит пересказывать ту обыденную солдатскую рутину, хорошо знакомую всем если не лично, то хотя бы по кинофильмам и телепередачам. Ну что там интересного – подъём, зарядка, утренняя гигиена, завтрак, занятия, муштра, обед, свободное время… и так до бесконечности, пока не прозвучит самая желанная команда «Отбой».

Но в каждой службе есть свои особенности, свои нюансы, своя героическая (и не очень) история. Вот именно эти особенности, возможно, и будут как-то интересны не слишком придирчивому читателю.

С особенностями полевой службы в криворожской степи мы немного познакомились по пути следования к месту дислокации, но это знакомство было несколько смутным и воспринималось нами как дурной сон, вызванный избытком токсических продуктов неполной переработки этилового спирта. Сон, однако, был в руку. Но всё по порядку.

Выспаться в первую ночь, заботливо отданную полковником нам вместе со всем послеобеденным временем и вечером на отсыпку, не удалось. Попадали мы на свои койки около трёх часов дня, в самую что ни на есть, теплынь, и пока наше серое вещество вместе с печенью было занято тяжелейшим сражением со всепроникающим ядом, пребывали почти в коме, не реагируя на все внешние раздражители. Но молодой организм был всё же крепок, мозг энд печень, наконец, перебили основные силы противника и похоронная команда в виде систем мочеобразования и выведения приступила к их утилизации, требуя не успевшие еще восстановиться транспортные подразделения (костно-мышечную систему) доставить оные продукты детоксикации к месту захоронения.

Хочешь-не хочешь, пришлось вставать. Выполнив боевое задание, химвзвод успокоился, а транспортное отделение не без скрипа доставило нас к месту отдыха. Но спать было уже почти невозможно. Жарища стояла несусветная – заботливо укрытый от нескромных взглядов солнышка термометр упорно показывал 34 градуса по Цельсию в тени, мы были мокрыми от пота, причем мокрыми были не только наша одежда, но даже простыни и подушка. Если бы не мокрая подушка, могло возникнуть подозрение, что вся рота внезапно начала страдать энурезом, но по здравому размышлению мы пришли к выводу, что почти невозможно представить себе такую ситуацию, при котором истекшая самопроизвольно жидкость могла попасть так далеко и даже высоко. Разве что наши брандспойты могли быть в состоянии невыразимой словами эрекции. Но и в этом случае полученные медицинские знания и некоторый практический опыт, подсказывали, что эрекция и мочеиспускание – вещи почти несовместимые. Если имеется одно, то не бывает другого. В старости, правда, случается отсутствие обоих компонентов бытия, но среди нас старыми можно было назвать лишь старослужащих – тех друзей и приятелей, которые пришли в вышку после армии, а не после школы. Их пока сладкая нега импотенции и аденомы простаты не коснулась.

И мы потеть продолжали, хотя палатки были ещё не закрыты на ночь, их стены подняты к крыше, которая служила этаким пляжным грибком. Кто пробовал спать в условиях такой жары – поверит мне на слово, что сном тут и не пахло, а было нечто вроде тяжелой, только ухудшающей самочувствие дремоты. Промучившись часок, мы повставали и собрались на длинный перекур в специальной курилке: высокий столб с навесом, неким подобием столика и лавками вокруг. Вместо мусорного ведра темнела яма, предназначенная для окурков и горелых спичек. Яма была довольно приличных размеров и, по идее, заданной цели должна была прослужить эдак годик-два. Как оказалось, её едва хватило на две недели, потом её пришлось закопать и рядом вырыть следующую – будущие доктора ревностно следили за здоровьем своих будущих пациентов и, подвергая свою жизнь опасности, уничтожали всё, что вредило здоровому образу жизни: никотин и алкоголь.

Черепа наши еще испытывали внутренний натиск отекшего мозга, нами владела апатия и даже депрессия, вызванная жарой и отсутствием возможности эффективной борьбы с бодуном. Вокруг, куда только доставал взор, расстилалась ровная, как доска для настольного тенниса, степь без единого кустика и дерева, без признаков торговых точек, готовых оказать нам посильную неотложную помощь.

Что бы мы, молодые и неопытные вчерашние школьники, делали без старослужащих? Наверное, умерли бы в страшных мучениях, в тяжелых объятиях похмелья. Несмотря на убивающую жару, тяжелое похмелье и жуткую депрессию, бывшие служаки не поленились порыскать по лагерю и – о, чудо! Нашли живительный источник нашего спасения. Нет, мы, юная офицерская поросль, не сразу поняли значение этой неуёмной радости старших товарищей. Ну, бочка и бочка, даже не такая, привычная, на 200 литров, а вдвое меньше. Но бочка была вскрыта и чернела, слегка отблескивая в заходящих лучах южного солнца синевой, сапожной мазью.

Это потом эта самая сапожная мазь стала для нас самым ненавистным продуктом человеческой цивилизации, явно изобретенным для того, чтобы вводить во всеобщее уныние многомиллионную армию  военнослужащих, опрометчиво обутую в такое удивительное изобретение обувной промышленности, как кирзовые сапоги. Вы не знаете, что такое кирзовые сапоги? Значит, вы не видели в жизни НИЧЕГО. Глупые и несообразительные инквизиторы придумали для пыток своих теоретических оппонентов «деревянный сапог». Это для нашего воина – тьфу, легкая щекотка, не совсем удачный плевок против ветра. А вот попробуйте-ка вы одеть и поносить новые кирзовые сапоги!

Тут вы, лентяи и неучи, прогуливавшие в старших классах школы уроки физики, и без среднего образования быстро уразумеете, что такое земное притяжение и что означает закон «сила действия равна силе противодействия». Привыкшие к легким, почти воздушным кроссовкам, туфелькам из тоненького кожзаменителя и легким полипропиленовым босоножкам и лопаточкам, вы, обув – нет, даже не обув, а втиснув – свои изнеженные ножки в чугунные литые трубы, вдруг обнаруживаете, что сделать даже небольшой шажок не так легко.

Титанические усилия приводят лишь к тому, что вы по-старушечьи прошаркиваете пару сантиметров, не в силах оторвать от земли 3-4 пуда кожизделия, а малейшая попытка ноги согнуться в голеностопе, встречает сопротивление сапога не меньшее, чем пружины подвески грузового автомобиля (если они там есть, конечно). Промучившись несколько дней и подкачав мышцы бедра и голеней, вы уже способны передвинуть ногу на пару сантиметров дальше, а негнущаяся в голеностопе часть сапога все же изламывается, позволяя ноге более-менее свободно совершать сгибания и разгибания. Но от этого становится ещё хуже! Угол подъёма сапога, по закону подлости обращенный именно к подъёму вашей стопы, впивается в кожу, как разъярённый мангуст впивается в змеиную плоть, и с каждым движением норовит войти всё глубже и глубже. Нога, доселе намертво фиксированная в сапоге, начинает в нем лёгкие движения, и бетонные части кирзух и как наждаком растирают вам лодыжки. Ахилловы сухожилия стонут от перегрузок и трения. Не проходит и нескольких дней, как ваши ноги превращаются в буро-грязное отекшее месиво, а рота, пытавшаяся несколько ранее браво маршировать под строгим взглядом полковника, шаркает по плацу в обычных домашних тапочках, выданных жалостливым старшиной и взгляд того же полковника покрывается влажной поволокой, а сам полковник, осматривая едва передвигающихся воинов, грустно вздыхает: «Эх, бойцы, вашу мать!» До сих пор я не разгадаю эту страшную государственную тайну – откуда в полевой воинской части сразу же нашлось полторы сотни мягких войлочных, таких домашних тапочек?

Но вот сапоги потихоньку разнашиваются, бойцы уже без содрогания от ужаса и без гримас от боли, начинают делать свои первые, ещё робкие, шаги, и вот уже рота не только бодро шагает по родным украинским степям, но даже пытается делать утренние километровые кроссы, почему-то именуемые тут «разминкой». Замечу, что в рукопашном сражении удар «кирзухой» с носка, наносил противнику непоправимую травму и был даже опасен для жизни более, чем весьма популярные нынче у молодежи бейсбольные биты. Но бита в руках скучающего вида прохожего вызывает обоснованные подозрения, а потому ее нужно где-то еще припрятать, потом своевременно достать для применения, на что иногда не хватает такого малого – времени. А боевые кирзухи – абсолютно легитимная вещь и всегда при вас. И разрешения на ношение этого грозного оружия не требуется.

Однако был у кирзы один чрезвычайной силы недостаток – их нужно было чистить. И не просто чистить, а надраивать сапожным кремом до блеска. Кто никогда не видел кирзовых сапог, по шероховатости напоминающих (правда, очень отдаленно) крокодилью кожу, только с мелкими-мелкими ячейками, тот никогда не поймет, какое это высокое искусство и тяжкий труд – начистить до блеска кирзовые сапоги, немедленно покрывавшиеся красноватой пылью криворожской степи. «Бархотка», которой мы без конца полировали свою обувь, была при нас постоянно. И если вы могли позабыть носовой платок, то бархотку забывать вы не смели, ибо наши командиры справедливо считали, что армия в грязной обуви – не армия, а сброд …растов, обсосков и козлодоев. Соответственно, неначищенные сапоги могли служить прекрасным поводом к наряду вне очереди.

Блеск наводился при помощи обнаруженного старослужащими сапожного (обувного?) крема, именуемого просто гуталином. У него было удивительное свойство – блестеть на сапоге зеркалом, пока вы усердно шузы полируете и «матоветь», как только вы распрямляете согбенную спину. Радуя ваш глаз после полировки, этот блеск почему-то не производит такого же благоприятного впечатления у ваших командиров. И вы, страшно удивляясь отеческим «ай-яй-яй» вашего начальства, почти негодующе указываете на свои сапоги и внезапно замечаете, что они успели покрыться красно-коричневой пылью ненавистной степи.

Вообще, полное впечатление, что гуталин и пыль питали друг к другу явно не платонические чувства, и соитие их происходило немедленно после любого контакта сапог с грунтом. И даже если сапоги не проявляли излишней пылкости и мирно покоились у вас возле кровати, возбужденная феромонами гуталина пыль сама проникала в палатку, безошибочно в полной темноте находила солдатскую обувь и прилипала к ней со всей возможной страстью. Обычно все это заканчивалось печально, и сей акт соития сопровождался появлением, как и положено, приплода в виде наряда вне очереди.

Зато гуталин имел совсем другие, неведомые нам доселе свойства, обнаруженные и испытанные старослужащими и получившие от них добро к применению на практике. Оказывается, знаменитый солдатский крем для обуви содержал немалую толику этилового спирта, добыть который оказалось не слишком сложно. Достаточно было намазать кремом кусок хлеба, оставить его на 5 минут на солнце, затем аккуратно срезать верхний слой хлеба с гуталином, а нижний слой пропитывается спиртом. Получается весьма оригинальный бутерброд. Вкус, правда, у него малоаппетитный, от МакДональдса, прямо скажем, далековатый. Зато эффект был потрясающим. Выпив эту закуску (или закусив выпивкой?) мы наконец-то почувствовали, как уходит из нашего организма жестокий бодун, как крепнет наше тело, как ярится наш боевой дух и как становятся нам по фигу все пока ещё только предстоящие суровые испытания солдатской действительности.

Правда, эффект последействия таких бутербродов вызвал на первых порах у нас не только любопытство, но и некоторую озабоченность, ибо с утра по большому мы ходили почти солидолом, писали странной смесью керосина и урины, потели продуктами перегонки нефти, а отрыжка напоминала нам о том, что нафталином нужно пользоваться снаружи, а не принимать его во внутрь.

Но вернемся к нашим баранам.

Зажившие не так давно, ещё устрашающего вида, но совершенно не опасные для жизни (как оказалось) раны, ну не раны, а так, потертости, заботливо оберегаются фланелевыми портянками, оказавшимися не такой уж и плохой прокладкой между изнеженной городской кожей и брутальной суровостью солдатских шуз.

Что, вы не понимаете, что такое портянки? Ах, мать моя женщина! Да что вы тогда вообще знаете о жизни? А между тем, я уверен, что значительная часть нашего населения, и мужская, и женская половина в равной степени, знакома с этой конструкцией с самого детства. Подгузники, в которые ныне радостно писает и какает подрастающее поколение, были не то что в диковинку, а их не было вообще. Нет, ну были там некие ватно-марлевые изделия, лишь издали и очень отдаленно напоминающие современные переносные индивидуальные санузлы. После пары писов отпрыска эти изделия становились неподъемными, и будущие чемпионы прилагали титанические усилия, чтобы оторвать от пола свои розовые попки с тяжеленным ватно-марлевым якорем, норовящим удержать их от радостей познания бытия окружающей среды. Зато вырастали эти карапузы крепкими и сильными, жизнерадостными и легкими на подъем.

Но и эти, приобретаемые в тогдашних аптеках по очень большому блату, допотопные, по сути, подгузники становились достоянием тогдашней местной партийной, хозяйственной и иной элиты, а подавляющее большинство населения небезуспешно пользовалось фланелевыми же пеленками, стойко переносящими многократные описывания, окакивания, отстирывания и вываривания.

Акцентирую ваше внимание – МНОГОКРАТНЫЕ. Это было качество, скажу я вам, уже не ведомое современному цивилизованному населению, привыкшему к современным же почти одноразовым материалам, причём преимущественно китайского производства. А тогда…

Семьи были не чета нынешним, по 2-3 ребенка в виде нормы, по 4-5 удивления не вызывали и одни и те же пеленки кочевали от брата к брату, от сестренки к сестренке и даже меняли половую принадлежность хозяев. И ничто не могло уничтожить эти изделия, сделанные на века. Стирались такие пеленки как правило вручную, иногда на стиральной доске (не в курсе? Ну и ладно!). Реже в стиральных машинках активаторного типа, уже позабытых многими, а в то время весьма редкими и дефицитными. Так вот эти активаторы издевались над пеленками, как только могли: закручивали, зажевывали, пытались разорвать пополам, надорвать по углам, хоть ниточку какую-то вырвать! И не могли! А потому, как только отпрыск начинал заглядывать в горшок, пеленки выстирывались, вываривались, высушивались и складывались в шкаф до появления новой генерации и…to be continued.

Именно такие же изделия, только поуже стандартных пеленок, выдавались для ношения защитникам отечества. Причем, учитывая тот факт, что будущие офицеры носить сей предмет будут недолго, выдавались нам портянки из запасов Родины, хранившихся где-то в закромах не менее полувека. То ли от длительного хранения они давно потеряли свой цвет и свежесть, то ли нам рулили неоднократно использованный секонд-хэнд, но виду эти лоскутки материи были весьма и весьма неказистого, яркостью и ароматом не отличались и даже были слегка подозрительными. Но выбирать не приходилось, пользовались тем, что выделило нам щедрое государство.

Помните, как у Маяковского о польском паспорте: «На польский глядят, как в афишу коза, на польский выпячивают глаза…» Примерно так и мы осматривали сей изыск галантерейного искусства, ведь видели их впервые, хотя и наслышаны были очень. Учились мы мотать портянки почти двое суток. Удивительная все же вещь – как её аккуратно ни наматывай, после пары шагов она упрямо разматывается, сбивается то в носок сапога, то под пятку. Подавляющее большинство воинов так толком этому и не научились.

Но самое интересное и другое: этот мало аристократичный вид импровизированных носков заменить было нечем. Обычные носки немедленно слезали под пятку, а затем перекочевывали в носок сапог. Не помогли даже гольфы, привезенные некоторыми интеллигенствующими умниками. И только портянки со временем мягко и плотно облегали ваши стопы, оберегая их не только от коварства кирзы, но и заботливо впитывали пот, оставляя ноги почти всегда сухими. А упрямство самих портянок было преодолено легко, не зря же мы были будущими врачами и как-то знакомы с таким чудом медицинской промышленности, как пластыри. Они надежно крепили концы портянок к основному телу ткани, и теперь мы могли ходить безопасно и комфортно в этих чудо-сапогах из кирзы целый день.

Но вот когда наступал вечер… А вечер в армии наступает, как понятно, одновременно для всех, по расписанию, портянки извлекались из сапог вместе с ногами всем действующим составом одновременно и издавали густой, насыщенный, непередаваемый словами аромат. То ли в степи, не имеющей открытых водоемов, комарам негде было размножаться, то ли их отпугивал не хуже «Раптора» вечерний запах воинской части, но комаров у нас не было. Даже мухи в ужасе разлетались от палаточного лагеря на безопасное расстояние. Уж не знаю, когда, при какой розе ветров чувствовали себя уютно крайние палатки, но наша, стоявшая почти в центре этого импровизированного поселка, находилась в самом эпицентре этой розы. И какой бы ветер ни дул: северный, восточный, южный или западный – для нас он всегда был северно-портяночным, восточно-портяночным, южно-портяночным или западно-портяночным. Смежные направления ветра типа норд-вест, норд-норд-вест и им подобные обстоятельств не меняли, потому как обязательно сопровождались приставкой «портяночный».

Но хуже всего было в безветренную погоду. Если ветерок хоть как-то подвигал портяночные испарения и разбавлял их свежими порциями кислорода, то отсутствие ветра сопровождалось невидимым, но явно ощутимым плотным туманом одорации мужских ног. Не думаете ли вы, что мы, будущая генерация советских офицеров, были столь ленивы и неряшливы, что не стирали портянки? Конечно же, стирали! Но миазмы сохранялись и после стирки. Теперь, правда, запахи были иные – воняло недополосканное в условиях водного дефицита хозяйственное мыло, испарялась с поверхности портянок хлорка, да и тонко примешивался неистребимый до конца аромат пота. Тот еще букет, доложу я вам! Вряд ли даже самые крутые парфюмеры могли создать такую незабываемую композицию.

Впрочем, ко всему хорошему быстро привыкаешь, и уже через 4-5 дней сии ароматы становятся обыденным делом и удаление от палаточного лагеря на некое расстояние, куда привычная окружающая нас обстановка не доставала, вызывала на первых порах легкое головокружение от избытка кислорода. Слишком долгое нахождение на свежем воздухе вызывало обратный эффект по прибытию в лагерь: легкое головокружение от первого вдоха нашей уютной атмосферы. Так, злостный курильщик, лишенный на длительное время своей никотиновой забавы, испытывает очаровательное головокружение при первой же затяжке после такого длительного перерыва. В общем, состояние, близкое к оргазму.

А вот поди ж ты – теперь о давно забытых портянках, кирзах и гуталине, вспоминаю с большой  ностальгией. То ли по молодости, то ли по  беззаботной и веселой службе, то ли просто по утраченным и незабываемым ощущениям.

Похожие статьи:

• «Будущие офицеры». Эпизод II
• «Будущие офицеры»
• Я слышал, как падает снег.
• Дом на взгорке
• “Второй шанс”

«Будущие офицеры». Эпизод III, 9.5 out of 10 based on 2 ratings